Легендарні скандали Кантора з членами трупи, готельним персоналом, організаторами фестивалів та владою міст, де виступав «Крик -2», сьогодні можна розглядати в категоріях геппенінгів. З найменшої іскри могло зайнятися полум'я.
Цей текст є передруком зі сторінки Culture.pl, на якій Інститут Адама Міцкевича розміщує цікаву інформацію про польську культуру у трьох мовних версіях: польській, англійській та російській. Задля того, щоб текст могло прочитати якнаймога більше число відвідувачів нашої сторінки – ми його публікуємо російською мовою.
Матеріал російською мовою
Джерело публікації: http://culture.pl/ru/article/kantor-v-anekdotah
Осенью 1981 года во время выступлений театра «Крико-2» в Кракове произошла роковая ошибка – на спектакль «Велёполе, Велёполе» было продано двойное количество билетов. Дело было в зале спорткомплекса «Сокол», где в то время тренировались футболисты клуба «Краковия». Известный своим деспотичным характером и взрывным темпераментом маэстро Тадеуш Кантор, наградив несколькими крепкими эпитетами местные партийные власти, лично рассаживал зрителей в боковых проходах на гимнастических матах.
– Еще шесть человек, пожалуйста, – руководил он плотной толпой зрителей. – Вы - нет! – вдруг крикнул он истерично какой-то женщине. – Вы сюда не вписываетесь.
Публика наградила эту сентенцию громким смехом и аплодисментами. Виновница замешательства остановилась на полпути, покраснев, как свитерок, в котором она пришла на спектакль. Кантора не устраивало то, что красное пятно на краю сцены отвлекало бы взгляды публики от мундиров цвета сепии солдат армии Франца Иосифа. Однако зрители аплодировали совсем другому концептуальному каламбуру: в ПНР «красными» называли коммунистов. Для 1981 года это был актуальный и эффектный ход, но все же ненамеренный. Таким был и сам Кантор. Он не вписывался…
Эссен, 1974
Этот эпизод произошел сразу после приезда, когда радостно возбужденный успехами польских футболистов на чемпионате мира администратор отеля приветствовал Кантора такими словами:
- Маэстро, вы будете жить в апартаменте Гжегожа Лято!
Реакция была молниеносная:
- А кто это – Гжегож Лято?
Реплика Кантора чуть не свалила администратора с ног, но он устоял и вежливо попытался воздать должное польским спортсменам […]. Кантор, не привыкший выслушивать рассказы о футболистах, взорвался:
- А мне наплевать на всех футболистов! А особенно на польских!! И в частности на пана Лято!! Администратор побледнел, но еще раз предложил тот же апартамент. Это усугубило ситуацию.
- Я не буду спать в номере после футболиста! Там может спать только технический состав! Их не мерубьет гнилой запах портянок! А меня – убьет!!! С каких это пор футболисты живут в апартаментах?! В Польше это немыслимо! - изрек Кантор и выскочил из отеля.
Мы не пытались его искать. Не пытались мы и осмыслить принятое им решение.
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора», Книжное издательство «Твой стиль», Варшава, 2003].
Брюссель, 1977
«В наскоро сооруженной, импровизированной гримерке, а именно в нише, где расставили столики с зеркалами, среди стульев и вешалок, сидит, откинувшись на спинку кресла, пани Лиля Красицкая. Она бледна, она еле дышит, дыхание замирает у нее в груди, руки беспомощно свисают, глаза широко раскрыты. Кажется, что она коченеет. Мы втроем вбегаем в холл. А там Кантор: «Что за кретинка! Нашла время умирать!» Мы заходим в офис, там у телефона толпится множество народа. «Уже едет», - говорит мне директор театра. «Скорая уже едет», - уточняет он, видя недоумение вновь прибывших. Мы вздыхаем с облегчением. Но из коридора вновь на повышенных тонах звучит знакомый голос Маэстро: «Это не актерское поведение! Что она себе думает!» […] И Кантор продолжает метать громы и молнии: «Прошу передать этой особе, что так не поступают! Что она приехала в Брюссель не в отпуск!». И тут же, спохватившись, поправляется: «Что она приехала не на лечение. Лечиться нужно дома, а не в театре, черт побери!». Минутная пауза и следующая фраза: «Нельзя умирать перед премьерой!». Мы запомнили этот завет. Очень хорошо запомнили. Впрочем, скорая, которая спешила к нам на всех парах, оказалась не нужна. Пульс графини [Красицкой] выровнялся, давление стабилизировалось, дыхание успокоилось, лицо порозовело. «Лиля воскресла», - прошептал кто-то […]. А другой едкий «крикошник» добавил: «Кантор исцеляет!!»
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Сидней, 1978
Перед премьерой, когда мы уже акклиматизировались на новом месте, было решено всем вместе отправиться в зоопарк. Кто-то из обслуживающего персонала предложил Кантору сфотографироваться с коалой. Не ожидая ответа, он снял мишку с ветки и посадил его на плечи Маэстро. Кантор, счастливый, как ребенок, мечта которого исполнилась, радостно побежал к нам. Он гордо пробежал несколько метров. Но вдруг блеск радости в его глазах сменился вспышками молнии. Они сопровождались громогласными криками: «Заберите сейчас же этого сукина сына!». Дело в том, что дремавший медвежонок проснулся на спине Маэстро и от страха вонзил в него свои внушительного размера когти. Маэстро же, словно раненый бык на корриде, начал бегать по кругу с коалой на плечах. Это было так забавно, что мы все схватились за животы от смеха. Вместо того чтобы спасать. Достаточно сказать, что когда Кантору удалось освободиться от коалы, его крики отнюдь не прекратились. На следующий день он обвинил дирекцию Национального парка в… покушении, а нам запретил какие-либо контакты «со всей этой австралийской сволочью».
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Милан, 1978
Кантор был бледен, он стоял, скрючившись, стиснув зубы от боли. Одним словом: все признаки выпадения диска. Значит, нужен был хороший массажист. […] Несколько человек сгрудилось вокруг Лили Красицкой. Лиля начала звонить (она владела несколькими языками). Наконец она гордо заявила: «Я обо всем договорилась!». И добавила: «Я нашла двух массажисток!». Кантор успокоился и, воодушевившись, произнес: «Две массажистки! Это наверняка поможет!». После чего послушно уселся в холле гостиницы, попивая кофе. […] Через пять минут стеклянные двери отеля распахнулись и все онемели. На пороге стояли две ярко раскрашенные девицы. Брюнетка, которая, судя по всему, была старше по званию – «санитарка» с округлыми формами, внимательно оглядев собравшихся, вежливо спросила на уличном сленге (я на всю жизнь запомнил эту фразочку): Dove è questogallo? («Где этот Жеребец?»).
Вторая, изящная блондинка, помахала рукой актерам: «Хеллоу! Хей!». Шок был полнейший. Воцарилась соответствующая случаю тишина. Но продолжалась она не более пяти секунд: дольше оставаться серьезным никому не удалось. Кантор тоже не выдержал. При виде «презента», который устроила ему Лиля и который лично в виде massaggiatrici явился из соседнего «массажного салона», он действительно вскочил на ноги. Он кричал, как всегда, довольно экспрессивно: «Кто вызвал этих курв?». Это резкое движение оказало целебный эффект: диск вернулся на место и перестал сдавливать нерв. Исцеленный Кантор радостно взмахнул рукой.
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Эдинбург, 1978
Маэстро считал совершенно недопустимым хвалить в его присутствии… актеров. «Я научил вас играть!» – повторял Кантор, забыв, что на пресс-конференции «облаял» журналистов, задающих вопросы о секретах актерского метода. Однажды в гримерку Театра Лицеум, где мы выступали, вошла троица звезд сцены и экрана: Шон Коннери, Кирк Дуглас и Рудольф Нуриев. Они вошли, и вместо того, чтобы пасть перед Маэстро ниц, хватая его за колени, осмелились громко поздравлять с успешным выступлением всех актеров. Кантор спрятался за шкаф и оттуда бросал злобные реплики: «Вот сукины дети! Полное отсутствие воспитания! Это хамы! Давайте, болтайте с ними! Мне плевать на них! Идите себе на эти вонючие ужины, трепитесь там о всякой ерунде!». Когда актеры отпрянули от гостей, не желая «попасть под раздачу», раздался крик: «А кто займется гостями? Может пан Миклашевский соизволит пошевелить задницу?!»
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
[Вацлав и Веслав Яницкие, «Дневник путешествия с Кантором»]
Тогамура, 1982
...Театральный храм воздвигли на сваи высотой более четырех метров. Это придавало конструкции стройность, делало сцену ее центральным элементом, но при этом от актеров, передвигающихся по боковым помостам, требовалась определенная осторожность. Дело в том, что между этими помостами оставалось значительное пустое пространство. Достаточно было одного неловкого движения и… именно это и произошло. […] Короткий гортанный крик, кажется, старушечий. Случилось. Кто-то упал в одну из расщелин. […] Кантор повышает голос. Слышен его взволнованный крик: «Может, кто-то соизволит сообщить мне, что произошло? Может кто-нибудь из этой сраной труппы что-нибудь скажет, наконец?!». Тишина. Но вот из другого зала звучит несмелый голос, кто-то сообщает о случившемся. Сообщение шокирующее: «Это пани Недзьвецкая!» […] Кантор кричит: «Бандиты! Вы убили своего товарища!» […] И снова рык Кантора: «Где пани Недзьвецкая?» Тишина. Но через мгновение из-под сцены доносится тихое: «Я здесь, пан Тадеуш». Тут же рык Кантора вдвойне усиливается: «Прошу вас помолчать, пани Целина! Вы уже давно мертвы!» […]
Кантор замечает на сцене любимчика нашей труппы Богуся Ренчиньского и вся агрессия изливается на него: «Ты – малолетний бандит! Ты угробил старшего товарища!» Голос снизу: «Со мной все в порядке!» Ответ Кантора: «Что за склеротичка! Я вас уже просил помолчать. А ты, сопляк, давай бегом за этой балаболкой!» […] Падение оказалось не таким уж серьезным. Оно даже произвело некоторый лечебный эффект. В частности, положительно сказалось на способности запоминания. Случилось чудо: упавшая актриса, которая до этого никак не могла выучить один стишок, теперь перестала путать текст.
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Тогамура, 1982
Нужно признать, что, несмотря на свои заскоки, Кантор никогда не теряет до конца способности к здравому рассуждению. Даже когда он вплетает в громко озвучиваемые претензии к кому-то или чему-то какие-то идеологические разглагольствования, он ни на минуту не забывает об обстоятельствах, в которых ему следует оказаться, чтобы его оценили должным образом. Его склонность к провоцированию скандалов и суровые требования к сотрудникам и организаторам наших гастролей часто имеют веские причины.
[Вацлав и Веслав Яницкие, «Дневник путешествия с Кантором»]
Париж, 1985
Кантор, держа под мышкой увесистую папку с эскизами и документами, стремительно вошел внутрь. Но тут же, за входной дверью, хотя это был служебный вход, дорогу ему преградил швейцар. Он вежливо поклонился и решительно произнес: «Бейдж, пожалуйста…». Кантор, явно удивленный, словно бы сбитый с маршевого ритма, неуверенно, но все же по-французски, спросил: «Какой бейдж?» «Тот, который вам выдали». «Что еще за бейдж, черт возьми?... Никто мне ничего не давал». […] Мы даже отступили назад, когда швейцар, в ливрее и красивой фуражке с надписью «Центр Помпиду» повторил: «Попрошу ваш бейдж». «Вы что, не понимаете, что Кантор – это я!» «Я буду это знать, когда вы покажете мне свой бейдж!», - деловито ответил охранник. «Попрошу учесть, что я друг вашего директора. И прошу меня немедленно к нему пропустить!» «Еще слишком рано. Директора приходят к полудню!» «Что за лентяи!» - прошипел Кантор. Но делать нечего, было всего девять часов утра. «Мой друг вас прикончит!» - снова напустился Кантор на охранника. «Если бы я вас пропустил, он бы меня уволил». […] «Лучше со мной не связывайтесь, потому что я друг министра культуры. И, значит, вы отказываете господину Лангу». «Я отказываю вам», - прозвучал ответ. «Господину Кантору», - поправил Кантор. «Вам», - стоял на своем охранник. – «Откуда мне знать, что вас зовут Кантор, если у вас нет бейджа». «Единственный бейдж, который у меня есть, это командорский орден. Я – Кантор, кавалер ордена Почетного легиона Французской Республики». При этом он показал на ленточку в петлице. Швейцар реагирует мгновенно: «Я тоже!». И показывает на свою петлицу, в которую продета такая же ленточка. И на одном дыхании чеканит: «Но командорский орден не является бейджем для входа в Центр Помпиду».
[Кшиштоф Миклашевский, «Кухня Кантора»]
Варшава, 80-е годы
После моего переезда в Варшаву там состоялся спектакль «Умерший класс». Я уже не помню, почему, но зная эту постановку лучше других канторовских спектаклей, я какое-то время сидел за кулисами. В этот момент актер, расставляющий клепсидры, прикидывал, не знаю, в который раз, как их лучше расставить. Через какое-то время его движения достигли совершенства и удивительной точности. Я был зачарован этим зрелищем. В это время, видимо, начался перерыв, потому что Кантор сошел со сцены и посмотрел на это движение. Я думал, что он восхитится. А он вместо этого как закричит: «Что вы делаете, это же стилизация!». И он был вполне прав, естественно, это была стилизация. Собственно тогда я понял, в чем она состоит и какую угрозу представляет для искусства.
[Мачей Гутовский «О женщинах, мужчинах и событиях», Высокий замок, Краков, 2012]
Автор: Януш. Р. Ковальчик, декабрь 2014.
Джерело публікації: http://culture.pl/ru/article/kantor-v-anekdotah
